…А командир наш, тем временем, разливался перед мужиком этим, в извинениях. Ну, таких, какими оу перед друг дружкой извиняются. Со стороны — так будто подерутся сейчас, ибо у них в обычае, «извини» говорить принято, задрав нос да грудь выпятив.
Но ничего, тот вроде извинения принял, тем более что я ему евоную миску обратно на стол положил. Ан, вот тут‑то, он и прокололся еще раз. — По–нашенски, мужик говорил, с трудом подбирая слова! — Как и тот, чужак. — Споймали мы, стало быть, голубчика! Не помогло и то, что одежу он сменить успел.
Ну да, суть да дело, а время уже к обеду, да и торчать далее в караван–сарае, уже было неловко. Так что пошли мы на главную площадь, а там нас уже Рааст поджидает.
— Ушла… — говорит, — Сегодня та лошадка, с караваном. — Ежели прям щас выехать, то может к вечеру и нагоним. А то ведь — уйдут в пустоши, и хрен потом, их там отыщешь.
…Опять след раздвоился. Ну да слава богам, не мне выбирать, по которому идти. На то у меня командир есть.
Ребята, кажется, со мной согласились. — В том смысле, что лох я наипервейший. Впрочем — глумиться не стали, а даже вроде как посочувствовали, что дескать — «Вечно купчины, нас, вояк, объегоривают». Но… — и помощь тоже никто не предложил. Хотя бы сходить, помочь безъязыкому поторговаться. Нет, это вовсе не потому что они сволочи такие, друг другу не помогают, а просто я для них еще был недостаточно свой.
Это сложно объяснить… — понятия «боевое братство», «взаимовыручка», «воинский долг», в устах всяких там бардов — трубадуров, звучат фальшиво и пафосно. Но для тех кто живет с оружием в руках, и от него же кормится, все эти понятия воспринимаются вроде как приземленнее и проще, но в то же время и куда серьезнее. Для них это не красивые картинки и звонкие фразы, но законы выживания, нарушать которые весьма чревато. Сегодня ты не придешь на помощь однополчанину, а завтра он не прикроет твою спину. Не пойдешь под пули спасать товарищей, и весь твой отряд–армия будут разбиты, из‑за отсутствия слаженности и взаимовыручки. Но тут есть и другая сторона — попасть в это «боевое братство», не так‑то просто. Тут одинаковой формы, единой присяги, и даже соседних коек в казарме недостаточно. Кандидат должен пройти серию проверок на вшивость, доказав свою надежность как перед лицом врага и тяжелых нагрузок, так и перед ликом начальственным, прежде чем товарищи начнут ему по–настоящему доверять.
А я, в общем‑то, был среди этих ребят человек случайный. Попутный студент. Вчера пришел — завтра уйду, так что относились ко мне вполне благожелательно, но своим не считали.
Нет, при других обстоятельствах, они бы и «чужаку» скорее всего охотно бы помогли — нам, психологи на курсах, говорили, что один из действенных способов завоевать расположение человека — попросить его оказать тебе какую‑нибудь несложную услугу. Он при этом ощущает себя очень важным, и подсознательно благодарен тому, кто дал ему возможность это почувствовать. Но… — заход в город, для моих новых приятелей, был чем‑то вроде долгожданного праздника. Есть возможность напиться, развлечься со шлюхами, а главное — скинуть с себя бремя вечной напряженности и ожидания опасности. Тут уж, не до возни с беспомощным студентом.
В общем — пришлось выкручиваться самому. Тратить деньги из трофейного кошелька, мне принципиально не хотелось, — в нашем попаданском деле, я считаю, заначка на черный день, это святое. Неизвестно как жизнь сложится, когда настанет пора удирать, давать взятку, а то и жизнь свою выкупать, так что горсточка монеток, припрятанная за пазухой, никогда лишней не будет. Но раз нельзя тратить неприкосновенный запас, значит, придется расставаться с чем‑то другим. После долгих раздумий, решил загнать свой китайский ножик, и берцы.
Ножик, в общем‑то фигня, — не жалко. Большинством из кучи запрятанных в нем инструментов, я так никогда и не пользовался. А штопор… — для настоящего российского спецназовца, преград не существует. Особенно между глоткой и содержимым бутылки. Хе–хе, шутка. — Попробуйте выдержать марш–бросок или пройти полосу препятствий, коли организм со–вчерашнего отравлен алкоголем. Ну да это все лирика. А вот с берцами, расставаться и правда жаба давит. Такую обувку тут, еще лет триста–четыреста днем с огнем не найдешь. С другой стороны — новые сапоги я себе уже купил, и даже начал разнашивать. Конечно не так удобно, как мои чудо–ботинки, но и не так ужасно, как я опасался. Но ведь, коли уж пытаюсь косить под местного, (хе–хе — это с моим‑то знанием языка), то хотя бы все демаскирующие детали туалета, лучше бы убрать. Поэтому я себе даже нижнее белье местное купил, хотя, честно говоря, все эти кальсоны на завязочках и «ночнушки» чуть ли не до колен, — то еще уродство — пока штаны снимешь, десять раз обосраться успеешь. И конечно же, хотелось оставить привычные трусы и майку, но… — у нас тут тесный мужской коллектив. Уединения, практически никакого. Помыться, переодеться, да даже в кустики отойти — в кочевой жизни никто особо не стесняется, практически все приходится делать на глазах у других, так что рано или поздно, мои иномирные вещи привлекут внимание остальных, и начнутся неудобные вопросы… Да. А уж берцы, в подобной ситуации, будут выделяться как жабо и ботфорты средневекового дворянина, в сочетании с камуфляжем, бронником и разгрузкой. А просто хранить их как память — слишком накладное удовольствие, если все твое имущество должно уместиться в двух сумках. Так что, — продавать однозначно. Да и, в случае чего, будет хорошая отмазка, если кто спросит — «куда дел — зачем продал?». — Деньги нужны были, сами знаете, вот и продал!
… И началась новая эпопея «продай — купи». И новый холодный душ, от осознания насколько же я не понимаю этот мир, и ценность вещей в нем. Честно говоря, думал что ножик удастся загнать за хорошие деньги. Все‑таки — вещь довольно клеевая, а сталь у него, по местным меркам, вполне себе качественная. Но… — в оружейном ряду народ вертел мой чудо–ножик в руках, хмыкал–гыкал, и предлагал за него сущие гроши. Дескать — забавная игрушка, но чего с ней по жизни‑то делать? — «…Ну да — сталь и впрямь хорошая, вот кабы из нее кинжал, а лучше шпагу сковать... А это–та твоя ковырялка на что пригодна?«… Угу. Посмотрел я местные ножики, у самого коротенького, лезвие сантиметров пятнадцать было. И то — он бабским считался, для хозяйственных работ. А у моего китайца — лезвие не более семи сантиметров — на фоне других, выглядит ужасно не солидно… В общем — я и торговаться пытался, и демонстрировал чудеса крутости своего девайса, однако — облом. Не удалось выручить за него и половину той цены, на которую надеялся.
А вот берцы зато, ушли за очень даже приличную цену. Первый же попавшийся купчина, долго их вертел, разглядывая со всех сторон, щупал подошву, исследовал стельки, цокал языком, разглядывая металлические колечки вокруг дырок для шнурков, и удивленно водил пальцами по самим нейлоновым шнуркам, спрашивая у меня, из чего это они сделаны? Потом назвал цену… — больше той, что я надеялся получить. Но и я, уже не был таким лохом как вчера, — обрадовался, но вида не понял, и назвал свою цены, вчетверо выше первоначальной. Сторговались на тройной цене — аж целых двух золотых монетах! А это легко покрывало стоимость седла и сбруи. Которые я и приобрел без особых проблем. И, поскольку всяческие мелкие покупки типа — гове, сластей, и прочей хозяйственной фигни, были куплены ранее, — довольный как слон, вернулся в караван–сарай. И только потом вспомнил, что город так толком и не осмотрел, а ведь собирался же! А на завтра, уже намечено продолжение пути.
— …И вот, извольте, прибыл доклад по интересующему вас делу. Прислали голубиной почтой, тут расшифровка.
— Меня многие дела интересуют, уточните, о чем вы говорите оу Маатаасик. — Раздраженно потребовал оу Лоодииг, с неудовольствием глядя на угодливо изогнувшего спину заместителя директора Бюро по Северо–Восточному округу… Весьма ценный работник, хороший организатор и делопроизводитель, однако страдает излишним чинопочитанием и лизоблюдством, в связи с чем — оставаться ему до конца службы на вторых ролях.